"Вершители" судеб моего народа. Странные волосами женщины, субтильные дяденьки в мешковатых пиджаках. Бледные от сидения в архивах, или от точащей их изнутри значимости содеянного. Глядящие на мир с трагическим прищуром, вздыхающие, но благородно сдерживающие печаль по поводу величия ранее совершаемых дел. Констататоры. Летописцы.Они собираются в свои кружки. Поздравляют друг друга. Вручают. Зачитывают. В шелестящем старыми газетами маленьком зальчике сидят потея те, кто хочет быть рядом, погреться в лучах всезнания, прикоснутся к имиджу. Скоро взгляд их тоже приобретёт трагический прищур, они будут разговаривать вполголоса, по имени и по отечеству называя знакомые мне с детства имена. "Вершители" смотрят на них снисходительно - сколько их было,полипов жадно теснящихся на днище величественного корабля истории, которым конечно управляют они - "Вершители". Отмахиваясь от слабых попыток прилипчивых напомнить им, они вздыхая всё-таки благосклонно вспоминают о своих великолепных делах, что вы?..никакой бравады, мы простые герои подпольного фронта, ну да, положили жизнь на алтарь свободы ингушского народа, ну разве стоит об этом, это долг наш!...Всё это было бы конечно великолепно, если бы не так дурно пахло. За отрешённостью и скромностью видна жадная и алчная узурпация истории, они никого не подпускают к" процессам", к "решениям", блюдут своё фальшивое диссидентство в уютных квартирах с халяльным мясом в холодильниках, тяжело перебирают бумаги, пожелтевшие документы, вот они видны, но их не вырвешь из их цепких рук, отойдите, они никому не позволят нести этот тяжкий крест и лишь когда на секунду остановятся, поставив почерневший и тяжёлый на землю, то только для того, чтобы утереть со лба пот от тяжёлой исторической ноши, окинуть всезнающим взглядом кучки мелких, ну и может сорвать продолжительные аплодисменты своим стараниям во благо этих мелких, сурово улыбнуться и пойти дальше взвалив на плечи груз ответственности, не мешайте, уйдите с дороги. Они-то знают, они-то видели, они-то учавствовали.....
Я тоже их знаю, я их вижу, но так же встают перед моими глазами другие....Забытый всеми поэт, по-настоящему скромный и мудрый, живущий в холодной и продуваемой общаге, через стенку моей комнаты, который пьёт чай по многу раз из одной заварки, надсадно кашляет от прошлого политического срока лагерей и сигарет в коридоре. Его мрачные картины стоят вповалку по стенам маленькой комнатушки, а он всё пишет, на своём ингушском, переводит, знает и уносит с собой в землю. Отец моего лучшего друга. Или старый писатель, горделиво который поднимает голову, тоже прошедший тюрьмы, угрозы, потерявший сыновей, не сломавшийся, смеющийся солнцу, смело бросающий слова в лицо власть имущим. Или моя мама оттаскивающая разбушевавшуюся казачку за волосы от микрофона на <антиингушском> митинге в Карабулаке, показав ей на миг узкое лезвие всегда носимого в своей сумочке ножа, немолодая уже женщина, перевязывающая раненых,за штабелями отопительных батарей у крыльца побелённого известью домика в Куртате, под обстрелом осетинских снайперов. Или мой отец снаряжающий в дорогу первого ингушского депутата, широкоплечий, смеющийся вечно, жарко спорящий на кухне о пунктах судьбоносного закона с создателями этого закона, вкладывающий мне в руки, малому совсем пацанёнку старое ружьё 16 калибра и везущий меня с собой через обстреливаемый Чермен; с песнями и плясками устраивающий встречу перед вытянутыми лицами кэгбэшников на чёрных "волгах" бывшего офицера вермахта, а по совместительству нашего американского родственника; ногой открывающий дверь в кабинет грозненского мэра, который недолюбливает ингушей. Или старый, больной художник, скрупулёзно вырезающий свои брутальные шедевры из дерева, не светящийся на выставках, не издаваемый в красочных буклетах московской псевдо-интеллигенции, а горько смещющийся над своей, теперь, беспомощностью, одиноко сидящий с палочкой в своём дворе. И ещё сотни забытых, гордых, самоотверженных, бросившихся под танки, раздавших последние деньги на митинги в Назрани, крепкая однородная толпа настоящих, глухая к теперешним собраниям, кружкам, презентациям, выставкам и красочным описаниям...Где они? Их нет теперь, о них ни строчки на ксероксных листах в докладах "вершителей", о них, вздыхая, не рассказывают в потеющих зальчиках, их лица не наклеены на картонные стенды, под восхищённые взгляды прилипчивых....Но они мои, они моё, они те, кто делали, те, кто стругали тяжкий крест, который несут вздыхая элитные историки...Они моя плоть и кровь, мой дух, я с ними, я один из них, неприкрывающий свою местечковость типа общей болью на манер "вершителей", которые не забывают упомянуть о своей чисто ингушской преемствености к величинам и личностям. Я тот кто останется с ушедшими в уважение, в тихих разговорах, нервавшихся к кормушке. Тот, кто знает, что герои не передают свою силу по паспорту. Мне надо встать в ряд забытых. Ибо я отношусь к первой половине фразы: "Революцию делают фанатики,пользуются ей - "вершители"! (с)

Амур Амерханов